Книга Избранное. В 2 томах [Том 1] - Леонгард Франк

помогла теща.

— А ты все огогокаешь? Дурачишься? Видно, недостаточно тебя еще трепала жизнь.

— Если я не буду огогокать, мне от этого легче не станет.

— Что верно, то верно. Но откуда ты набираешься бодрости духа, хотел бы я знать?

Порыв ветра сорвал у него с головы шляпу, и она полетела вниз, во двор пивоварни, стоявшей у подножья крепостной стены на такой глубине, что друзья сверху могли заглянуть в двадцатиметровую трубу.

— О-гог-го, атаман! Прежде, Оскар, ты недолго думая полез бы по стене вниз, с риском сломать шею, а теперь чинно-благородно спустишься по дорожке, постучишься в ворота и вежливо попросишь разрешения взять шляпу. Вот она, разница-то!

Оскар, человек волевой, страдавший от вынужденного бездействия и, несмотря на свои сорок три года, все еще самолюбивый, как мальчишка, охотно предпринял бы небезопасный спуск с двадцатиметровой стены, однако только презрительно выпятил толстые негритянские губы и молча зашагал по дорожке с холма.

Когда он вернулся с шляпой, на березовой скамейке рядом с письмоводителем Видершейном сидели, ежась от холода, еще двое бывших участников шайки.

— Недостает только Теобальда Клеттерера, — сказал письмоводитель, — и весь наш квартет был бы в сборе. Ради такого пейзажа не грех и спеть. — Смех его прозвучал отрывисто и одиноко в застывшем воздухе и тут же замер.

Трое сидевших на скамье приятелей вместе с отсутствующим Теобальдом Клеттерером входили в состав известного всему городу квартета, детища кружка «Под кронами зелеными». Оскар тоже пятнадцать лет состоял в этом певческом кружке, однако до сих пор не научился высвистать даже несложную музыкальную фразу, которой члены кружка приветствовали друг друга. Он был от природы лишен слуха.

— Значит, то есть могу вас уверить — мне не до смеха. Бывает, идешь на спевку и не знаешь, где взять пятнадцать пфеннигов на несчастную кружку пива. А надо же человеку когда, значит, и горло промочить, — сказал Ганс Люкс, — не то прямо ложись да помирай.

У него были горячие, черные, как антрацит, глаза и такая же черная окладистая борода. Год назад, когда Люкс уже ждал перевода в машинисты первого класса, его уволили с железной дороги, и с тех пор он никак не мог устроиться.

Но вот зазвонили колокола всех тридцати церквей. Башенные часы отбили двенадцать. И несколько мгновений спустя на старом мосту стало черным-черно от людей; это те, что еще работали, торопились на обед. Четверо приятелей продолжали сидеть на скамье, тесно прижавшись друг к другу. Чего-чего, а времени у них было вдоволь.

Георг Мангер, у которого вставной глаз сиял чистейшим ультрамарином — настоящий был серо-зеленый, но Георг обожал синий цвет, — произнес неожиданно бодрым тоном:

— Не может же так вечно продолжаться, — склонил голову набок, как канарейка, и посмотрел вправо, хотя трое остальных сидели слева от него. После смерти жены у него вошло в привычку, разговаривая, всегда смотреть вправо.

— Если уж Соколиный Глаз это говорит, значит так тому и быть. И сомневаться нечего. Завтра же к тебе явится твой преемник и скажет: «Господин Мангер, не соблаговолите ли вы принять обратно вашу кожевенную торговлю». — Письмоводитель сделал плавное движение рукой. — Входите, прошу вас!

— Оставь его в покое, — вмешался Оскар. — Нелегко все потерять, особенно если целая куча детей, как у меня, и все есть просят! — У Оскара было четверо детей.

Из членов бывшей шайки только Теобальд Клеттерер, с большим тактом и душой исполнявший в квартете партии второго тенора, сумел сохранить доставшееся ему от тетки садоводство. У него не было долгов, так как цветы, кустарники и все прочее он выращивал сам, а похоронные венки и в нынешние тяжелые времена находили себе сбыт.

— Значит, то есть и холодно же!

— С фруктовой палаткой у меня тоже ничего не получилось, — сказал Соколиный Глаз, уставившись вправо.

— Собачий холод! Значит, то есть я пошел.

Письмоводителю пришла в голову мысль развести во рву костер.

Трое натаскали обрывки газет, сухие ветки орешника и липы и общими усилиями обломили от дикой яблони длинный толстый отмерший сук. Оскар, по-прежнему самый сильный из всех, приволок четыре камня, вывалившиеся из старой стены, и разложил их вокруг будущего очага вместо сидений. Земля была сырая. У подножья стены лепились грязные струпья не сошедшего еще снега.

Несколько минут спустя, еле видимое в сизом от холода дневном воздухе, заполыхало высокое, светлое пламя.

Письмоводитель раздал приятелям сигареты. Они сидели вокруг костра и курили.

— О-го-го, трубка мира? Совсем как прежде… Да, а мы как были глупыми, так и остались.

— Как сказать! — Оскар, которому припекало лицо и колени, а спину обдувало холодным ветром, повернулся к огню задом. — Было бы не так уж глупо мальчишками удрать в Америку. Не попали бы во все эти передряги, и жили бы мы наверняка лучше, чем сейчас.

— О-го-го! Это в качестве охотников за бизонами?

— Конечно, нет! Но возможно в качестве преуспевающих коммерсантов!

Вслед за Оскаром повернулись и остальные. Все четверо сидели теперь спиной к костру и глядели в разные стороны.

— Значит, то есть должно же что-то измениться. Если хочешь жить, надо зарабатывать… Что бы вы думали недавно со мной было? Это уж из рук вон. Рассказывать совестно. Прочел я в газете, что утерян алмазный перстень, и стал по всему городу его искать. Значит, то есть не одно это кольцо! Вообще бриллианты искал. Битую неделю. Теряют же люди! Заблестит что-нибудь на тротуаре, я и бросаюсь! Но только, значит, ничего не находил, кроме плевков.

— Искатели алмазов! О-го-го, тоже профессия!

— Ну и что? Я вот пытался торговать шоколадом, — сказал Оскар. — Одно другого стоит. Ходил из лавки в лавку, весь город обошел, все облазил. Никто ничего не покупает. Потом пробовал сбывать кирпич для этого гохбергского деляги. Да кто сейчас строит! Я мог бы с таким же успехом предлагать кирпич кондитерским магазинам, а шоколад строительным конторам.

— Значит, то есть сзади жарко, а спереди холодно. — Ганс Люкс повернулся. Остальные последовали его примеру.

Соколиный Глаз посмотрел вправо.

— Что у тебя? Выкладывай уж! — подбодрил его письмоводитель.

— С представительством садовой мебели у меня тоже ничего не вышло. Люди в наши дни сидят, как видно, прямо на траве. — И он снова уставился в огонь.

Все молчали. Чего только они не перепробовали, и все напрасно.

Оскар помешал тлеющие угли.

— Для вас у меня есть кое-что на примете, для вас троих и Теобальда Клеттерера — словом, для квартета. Мне это пришло в голову с неделю назад. Правда, дело это немного щекотливое, потому я и не говорил вам ничего. Но